- Начало игры -

… Яркое рыжее пламя барахтается в бревнышках, шипя и потрескивая. Оно похоже на большой мягкий теплый комок, но стоит приблизиться чуть ближе — и становится ясно, что не такой уж он и милый: от алого света веет сильным жаром, настолько сильным, что даже щипет нос — благо, что собаке не пришло в голову сунуть его прямо в камин. Да и зачем ей это?
Кругом шастают люди. Они постоянно куда-то торопятся, несутся, смеются или тихо что-то бормочут под нос, давая лицезреющему их животному спокойно пылиться в уголке, пока в голову тому не взбрендит еще что-нибудь. В голове смешиваются голоса, один накладывается на другой, и все вместе они звучат так ужасно, что даже немного не по себе.
Но тут пламя вспыхивает, чем мгновенно привлекает внимание животного. Яркий теплый комок уже не похож на огонь, а больше напоминает искрящиеся палочки, которые зажигают на Рождество. Однако собака почему-то не радуется. Ее уши прижимаются к затылку, и хаски как-то настороженно приподнимает голову, вытягивая к мини-фейерверку черный нос. Искорка туда, искорка сюда. "Почему этого никто не видит? - мгновенно одолевает вопрос. -  Почему никто не замечает, что что-то не так? Разве так должны гореть поленья в камине? Да подождите же, что-то не то!"
Поморщив нос, собака отодвигается от камина и встревоженно оборачивается. Пусто.
"Как это пусто? А где же все?"
Она раскрывает пасть, дабы взвыть. Получается что-то глупое и несуразное, похожее на щенячий скулеж. Еще хуже то, что никто не отзывается. Тогда животное вскакивает на лапы, кидается к дверям — а они не открываются. Она лает — никто не слышит... В конечном итоге это все затягивается в какую-то дурацкую, даже нудную тягомотину, и собака, казалось, совсем забыла, отчего она встревожилась. Только потом оборачивается — а и камина никакого в помине нет. Голая стена, да и только.
Она так и стоит у двери, непонимающе глядя в стенку. Хмурится, рассеянно осматривается, прислушивается к внешнему миру. Ее взор падает на один угол, переплывает к другому. Так, кажется, питомица стоит до скончания века, пока в глазах совсем не мутнеет, и земля не уходит из-под лап. Все расплывается: и голая старая стенка, и дверь за спиной, и окружение. Все погружается в кратковременную тьму, а она формирует в себе новые смутные очертания...
Собака размыкает веки.
Клео смаргивает сонную пелену со своих глаз и едва морщит носик, еще слабо соображая спросонья. Глубоко вздыхая, сука фокусирует взгляд на шкафу напротив нее, а затем обводит уже более ясным взором всю небольшую комнатку.
Кругом — темнота, но это есть настоящая темнота. Предметы вокруг едва выхватываются в такой обстановке, хотя на окне очень хорошо видны часы — они окутываются легким лунным светом и достаточно громко для такой мертвой тишины тикают. Можно сказать, раздражающе громко тикают.
Но мир не был бы настоящим миром, если бы в комнате только тикали часы. Помимо этой мелкой штуковины она слышала и ровное сопение над ухом. К слову, это сопение было жутко приятным.
Клеопатра тут же отвлекается от часов и поворачивает мордашку в другую сторону — аккуратная ладонь свисала прямо над ее головой, все остальное же располагалось в кровати под одеялом. Было слышно, как тихо дышала Эми, и хаски ненароком заслушалась, окончательно отойдя ото сна.
«Сон,- тут же вспыхивает в черно-белой головке собаки, вспомнившей неприятную картину. - Точно, это был сон».
Клео тут же задумалась, прокручивая в мыслях только что увиденное ею «кино», и решает, что нет смысла зацикливаться на этом слишком долго. Бессмыслица снится абсолютно каждому, и никогда нельзя определить, кого и в какую ночь она навестит.
Вздохнув с облегчением, питомица снова обращает внимание на руку и, приподняв голову, тыкается мокрым носом в ладонь. Никакой реакции. Нет, ну как так можно?
Тогда по-другому. Клеопатра поднимается с пола и проводит языком по кисти. Ага, зашевелилась! Животное проделывает это еще раз, напористее и резче.
Однако вместо того, чтобы проснуться, хозяйка что-то невнятно бормочет во сне и прячет ладошку с собой под одеяло.
«Ну, куда-а?!» - почти недовольно думает разноглазая и тихо вздыхает.

Ночь.

Она тихонечко топает по ступенькам, шурша коготками. Собака ступает на ровный пол и, будто призрак, не спеша удаляется на кухню.
Останавливаясь посреди комнаты, черно-белая водит носом. Однако, по ночам здесь не пахнет ничем аппетитным — в лучшем случае, вчерашними блинчиками, но не в этот раз. Глухо, как в старой кладовке.
Клеопатра приближается к одной из кухонных тумб и тыкается носом в щелку между дверками — увы и ах, это пространство слишком мало даже для того, чтобы уместить в себе кончик собачьего носа. Но Клео не унимается и проводит мордой от дверок до самого пола, шумно обнюхивая кухонную мебель. Однако за этим шкафчиком определенно ничего нет. Громко фыркая, хаски доходит до угла. Но вместо чего-нибудь интересного обнаруживает только сор, отчего псина тут же звучно чихает.
- Здесь не помешало бы прибраться, - отмечает Клео и в очередной раз осматривается. Находит глазами собственную миску. Так, это уже интересней!
Мохнатая тут же возвышается над своей двойной тарелочкой, уже почти виляя от довольства хвостом. Но и тут крах! - ничего там нет, только вода слегка покачивается из-за приближения животного, омывая мокрые металлические стенки волна за волной.
Собака опускает уши. «Не густо».
Задрав нос, Клео делает еще парочку «пробных» вдохов и, окончательно убедившись, что и на столе ничего нет, опускает морду к воде, совершая несколько глотков. Напившись, животное удаляется из кухни.
Питомица Коулман все прошуршала к лестнице. Там она остановилась, прислушалась. «Нет, наверх не пойду», - беспеременно решила сука и тут же развернулась, прошагав к входной двери. Клео обнюхала и ее, заглянула в щелки да прямо на коврике у входа и улеглась, напрягая уши.
Сон не шел — она не могла уснуть или не хотела. И поэтому оставалось ждать утра или хотя бы пока проснется Эми — что произойдет раньше, стоило только гадать...