Зима. Февраль. Морозно. Вечер.
Здрасте-сс.
Пробежался - лапы к решетке примерзли.
Это вам не лыжные палки глодать. И не замерзший лыжный ботинок. Лыжника не отрыл, холодно.
Представь себе, что у тебя четыре ноги. И три руки, из которых две с половиной не работают. Получилось? Не важно. Теперь привяжи к каждой ноге по кривой доске. Вяжи не очень крепко, чтобы доска терлась не полированной поверхностью о ногу и оставляла щепки-занозы.
Возьми кусок льда и ударь себя по голове со всей силы. Только бери покрупнее и желательно острый. Остатки с кровью просто прожуй и выплюни на серый асфальт под своими ногами (помни, что их четыре и к ним привязаны доски). Посмотри в зеркало на свою голову - должна получиться небольшая приплюснутость или пробоина. Щедро залей туда свой самый любимый клей. Возьми веревку и табуретку.
Табуретку разруби на две половинки, и одну из половинок с двумя ножками приклей на голову. Вторую половинку советуется сжать бедрами. Для надежности конструкцию рекомендуется обмотать жесткой веревкой по всему периметру. Главное, не стоит забывать: у тебя четыре ноги, к которым привязаны доски, две табуреточные ножки на башке и ещё две, пардон, на заднице, а также три руки, из которых две с половиной не работают.
Так, осторожно. Теперь сделай пару шагов. Ну как, нравится? Примерно таково мироощущение Нида.

Холодно. Опять болят шейные позвонки и жрать нечего.
Каждый раз так. Вновь вспоминаю прошлое.
Прошлое пахнет лесом.
Кажется, скоро весна. Если доживу - наемся так, что меня раздует до размеров небоскреба.
Собаке - собачья доля. Нид обнюхивает столбы и морщится: сталь немного желтеет на свету, снег под столбами тоже желтый. Ему стоит подбавить, чтобы под этими столбами поскорее расцвели подснежники или ещё какая-нибудь весенняя чепуха.
Зимой ему трудно выходить на ночной промысел. Тем более, в пору лютых холодов он по утрам иногда замечал околевших собратьев. Как правило, они валялись совершенно окаменевшие, стылые. Глаза - открытые, заледеневшие. Нид как-то раз пытался их закрыть, но не получилось, поэтому он просто присыпал снежком. В другой раз Нид притащил мертвеца в свое логово и отогревал всю ночь. Наутро попытался закрыть его мертвые глаза, но теплые веки оторвались и остались на его лапах.
Так у него и не получилось ничего.
С другой стороны, Нид пробовал обгрызть труп, когда было совсем голодно. Но решил, что это все-таки опасно, а трупный яд может его убить.
И по старой привычке забрался в дом к доброму старику через открытое окно. Старик, конечно, что-то пыхтел и кричал, когда Нид забирал со стола кусок колбасы или ливера, но догнать наглеца не мог. Ещё Нид знал одну девушку. Он долго стоял над ней, когда она лежала в кровати, и смотрел на нее своими умными, проницательными глазами. Говорят, в глазах Нида лес. И сам он, если не пахнет помоями, то пахнет сосновой хвоей и медвежьей шерстью. Иногда Нид говорит, что помнит, как впервые пошел в лес. Там было темно и холодно. А потом от него осталась одна черепушка с двумя выпученными глазами. Белки кровоточат, зрачки замерли. А потом хруст, треск - и нет никакого Нида.
Хотя, вон тот коренастый (недокормленный для своей массы, спорить не будем) псина на помойке - белый с черным пятном на морде да ещё парой пятен на загривке, вон тот, что дожирает какую-то непонятную (шевелится?) массу из вскрытой консервы. А ведь тоже Нид.
Вспомни про свои четыре ноги - и ты, возможно, кое-что поймешь.

Отходы. Отходы. Отходы.
Находиться у берега практически невозможно.
Мало того, что воняет лежалой рыбой, так ещё и примесь мусорников, грязной одежки, краски и лака.
Грубые, отвратные запахи.
Но всё, что можно съесть, я съем. Надо только спуститься к порту.
Конечно, в порту часто бывает людно и шумно, но к вечеру этот балаган затихает. Нид знает, что люди так крепко закрывают ящики с рыбой, что ты скорее собьешь лапы в кровь, чем откроешь такой. Многие заколачивают гвоздями. Но всегда можно найти какие-нибудь доступные отбросы, а это лучше, чем совсем ничего. Этот запах будет ещё долго преследовать того, кто побывал в порту. Он впивается в ноздри и стирает естественные носовые фильтры. Нид никогда не любил подолгу находиться в порту. Людно, везде грубые люди, которым плевать на приставшую дворнягу с голодными глазами. У всех какие-то свои дела, многие тащат бесполезную поклажу. Иногда можно сбить человека с рыбой, выхватить за хвост большую скумбрию и убежать из порта. Но такой роскошью лучше не злоупотреблять, дабы на тебя не начали охоту. Нид свой лимит наглейшего воровства уже исчерпал; ему оставалось только бродить по пустеющему порту и скрываться в тень от проходящих мимо людей.
Он чувствовал, что многие из них боятся его. А тебе не было бы страшно? В темноте зимнего вечера из-за ящиков с треской на тебя глядит морда да скалится, показывает клыки. Нид не любит людей и всегда старается встретить их оскалом. Впрочем, из собратьев он почитает только прославленных друганов, каждый из которых по надобности прикроет его лохматую шкуру.
Он не всегда сам выбирает себе друзей. Иногда оказывается так, что Нид просто кому-то нужен. Прямо сейчас, в данный момент времени. Тогда Нид не противится и не скалит зубы, а просто находится рядом со своим другом. Он умеет поддерживать тех, кого любит.
Так вот, вернусь к Ниду, который прячется за ящиками и скалит зубы. В темноте слегка виднеется белая шерсть. Человек видит половину морды Нида. Меньшая половина укрыта черной шерстью. Во тьме покажется, что от его морды остался только кусок. Кусок с одним глазом.
Нид знает одну лазейку. Он идет меж людей, многие из которых дышат плохим, зловонным дыханием - они болеют цингой или туберкулезом, или всем вместе. Эта лазейка ведет к таможенному складу - к самому злачному месту.
На склад таможни попадает практически всё. Однажды Нид до отвалу наелся там сыра. В другой раз он не смог пройти из-за охраны. Своеобразная лотерея. Он несколько месяцев подряд ежедневно ходил к складу и до боли и крови долбил плечами доски, пока не смог выбить парочку. Нид не был глуп. Естественно, он подбивал доски снизу, чтобы верхние гвозди оставались в целости. Таким образом, этот умный кусок авантюриста обеспечил себе тайный проход на таможенный склад. На складе помимо вышеупомянутого сыра Нид находил иные предметы в герметичных упаковках, которые редко когда мог открыть. Находил и простую добычу, которую стремился поскорее утащить из порта и съесть где-нибудь у себя в закутке.
Но самой удивительно находкой Нида стали запрещенные препараты, которые людишки принимали для того, чтобы получать от жизни поболее удовольствия. Как-то раз он просто так, интереса ради прихватил со склада забавную, хрустящую облатку с таблетками. А под своим мостом, в полусне, Нид случайно выдавил одну таблетку и из любопытства лизнул языком осторожно.

Последующие полтора дня мир для меня делился на две части. Первая, в которой я постоянно куда-то гнал, взрывался и пульсировал ярким огнем в тиши и тьме. И вторая, когда осталась только густая темнота крепкого, беспробудного сна.
Потом я очнулся в конуре у своего братана. Мои бока осели ещё пуще, я выглядел как оголодавшее чучело.
К счастью, братан покормил меня и благоразумно решился не рассказывать о тех подвигах, которые я творил.
Благо, большую часть мне удалось вспомнить самостоятельно...
Вряд ли кто-то сможет идентифицировать то, что попробовал Нид. В любом случае, психотропный препарат произвел на него опьяняющий эффект. Причем доза была откровенно мала. Впрочем, для животного вполне достаточно.
Если капля никотина разрывает мышь, то что должно было произойти с Нидом, проглоти он все таблетки разом? Вполне известное отравление. А там уж все зависело бы от самого дворняжьего сына. Вполне мог выжить, опустошив свой желудок. Или издохнуть в муках под мостом.
Но Ниду повезло, и в неадекватном состоянии он устроил пробежку по городу. Заставил остановиться пару машин на дороге, прежде чем братан из хороших знакомых его не подобрал. Там уж герой дня отлежался и пришел в себя. Он понял, что со всеми этими делами шутки плохи. Но как будто бы подобное осознание могло остановить Нида - авантюриста авантюристов, известного бродягу и искателя приключений на свою голову.
Он стал по-тихому таскать со склада подобные вещи и осторожно пробовать их на себе. Предельно осторожно, зная, чем все может кончиться.
Собственно, эта небольшая предыстория и ведет к дню икс в настоящем времени, когда Нид крался в вечерней темноте к заветному складу, по дороге принюхиваясь к людям и иногда пробуя на зуб или на плечо крышку от очередной коробки с рыбой.
Ему хотелось бы научиться открывать их. Это была бы гарантированная жрачка на любой сезон, да и ящиков так много, что рыбу из них можно воровать без риска быть замеченным. Иногда Ниду попадались коробки, вскрытые портовыми нищими. Он доедал остатки и уходил, думая о том, как все-таки хорошо иметь среди портовых нищих покорного слугу. Нид уже давно научился различать виды кораблей - грузовые баржи, пассажирские лайнеры. Факт един: люди всегда торопятся, когда сходят или заходят. Они нервничают даже во время ожидания, и редко у кого находится время для того, чтобы поприветствовать Нида.
К тому же, от шкуры Нида сильно несёт псиной. Летом он иногда купался в реке, чтобы отбить этот запах и попрошайничать эффективнее, но зима диктует более суровые условия. А Нид не хочет оказаться замерзшей фигурой собаки с застывшими глазами.
Нид знает, что выживают только самые хитрые и приспособленные.
Когда человеческая рука потянулась к одному из ящиков, Нид низко зарычал и оскалил пасть. С удовольствием проследил за тем, как рука отдернулась назад, и пошел дальше. Он знал, что на таможне бывают собаки, но всегда старался обходить стороной. Служебных пускателей слюны не интересовало то, что интересовало Нида. Пока они вынюхивали кокаин в чужих чемоданах или уминали свою элитную еду из мисок, Нид крался под выступающей луной, по пустеющему порту. По темному, грязному снегу и сырым доскам.
Он пробирался на склад и осторожно рылся в вещах, вскрывал съедобное. А под конец отгрыз одну таблетку прямо в облатке и положил себе под язык, чтобы разобраться с ней дома.
Довольный и согревшийся, Нид вышел со склада и понял, что может забыть о жалкой ночлежке под мостом и идти дальше. Пока есть сила в ногах, а тело согрето едой. Можно пойти вперед, найти себе новое теплое местечко, или отвоевать у какого-нибудь клыкача. Нид может всё, у него большой потенциал, крепкая шкура и сильные челюсти. Старые царапины давно затянулись, а бока уже далеко не такие тощие, как раньше. Почему бы не попытать счастья в дальних местах? Пока ухоженные собачки спят на своих лежанках, Нид под покровом ночи пройдется по городу как хозяин. А если кто-то посмеет преградить ему путь... что ж, Нид не сторонник честной борьбы.
Он готов на любые подлости, лишь бы выжить и победить. Он, безусловно, не из тех бойцов, что рычащие громады с неуемным желанием кого-нибудь растерзать. В нем нет злости. И это, наверное, делает Нида немного опаснее.
Он всегда думает, как побыстрее убить или как половчее сбежать. Если Нид чувствует, что не может продолжать бой, он делает вид, что сдается, а потом нападает со спины.
Вот такой он, этот черно-белый Нид.
И направился дворняжий сын мимо ящиков, куда глаза его глядели. А людей он сторонился по-прежнему, и даже немного сильнее.
ВЛЕВО

Отредактировано Нид (2016-07-30 00:39:28)

Не сказать, что радостно оказаться в этот день около порта. Здесь обычно слишком много людей и реагировать на пса, который сильно похож на волка, не умеют. Остается только при встрече напугать хорошенько или оскалиться. Но вообще некоторые личности слишком пугливы, что только манит укусить их пару раз за трусливость, или слишком храбрые, что пытаются кинуть чем-то тяжелым или острым. Второй тип можно назвать сумасшедшими, ну, а вместе эти трусы и овечки в львиной шкуре - психопаты. По крайней мере так считает сам пес, который медленно шел около какого-то здания. Уши были отведены назад, чтобы услышать человека, который идет сзади и не попасть под горячую лапу. Кстати, насчет лап. Люди имеют слишком странные конечности. Передними хватают что не надо, а задними пинают и на них же ходят. Столь удивительно для четвероногих жителей этого мира. Но сейчас не это самое интересное, ведь на волкособа уже испуганно посмотрела какая-та маленькая девочка в большой шляпе, которая чем-то напоминала гриб. Только есть одно отличие - гриб можно просто съесть, а к этой даже не подойдешь, ибо человеческий ребенок бывает слишком пуглив. Вильям повернул к ней свою морду и дружелюбно помахал хвостом. Сейчас проблем не хотелось и пришлось проявить некое подобие "дружелюбия", но вот невольно показывались острые зубы. Девочка с шляпкой сделала шаг назад и взяла свою родительницу за руку. Та обернулась на свое чадо, а потом перевела взгляд туда, куда указывала её дочка. Что теперь? Вильям тяжело вдохнул и приготовился к тому, что взрослая особь начнет как-то орать, спугивать его или позовет ещё кого-нибудь. Но этого не произошло. Женщина просто увела свое сокровище подальше, даже не фыркнув в манере некоторых дамочек.
Дальше уже Вил пошел спокойно. К его надеждам добавилась ещё одна - сейчас его никто не тронет. Но это прекрасное чувство всегда умирает последним. Но явно не в этот день было суждено прожить спокойно хотя бы пять минут. Десять шагов и он под прицелом. Зоркий взгляд мужчины под два метра ростом с небольшой черной сумкой. На вид этому человеку не больше двадцати. Вильям посмотрел на него и зарычал, ибо не надо готовить к броску стеклянную бутылку. Ишь напился, а чего буянить-то? Но, увидев оскал его неприязни, парень одумался и пошел своим путем. Нельзя здесь жить спокойно...совсем нельзя! - Вильям рыкнул вслед ходячей на своих двоих опасности и пошел дальше. Теперь это место разлюбилось и хотелось поскорее скрыться от всех глаз. Да и ещё мелкий дождик со снегом идет. Прямо все так и говорит: "Ненавидьте этот мир! И он ответит тебе тем же!" Ух радость то какая! Прям от счастья хочется прыгать. И ещё один минус - не достать рыбы или другой еды с такой "броской" внешностью. В остальном можно было положиться на нюх и уйти отсюда подальше к чему-нибудь съестному. Можно было, конечно, и рискнуть, но ради одной скользкой рыбы как-то не хотелось. Да и надо ли? Вильям никак не может есть морепродукты, они какие-то склизкие, то на вид не очень, но некоторые и вправду очень вкусные. Только хотелось мяса или ещё чего-нибудь.
НАЛЕВО

Отредактировано William (2015-03-08 00:48:20)

Песнь первая, начало.
Весна, весна пришла! Птица где-то глубоко очнулась ото сна и запела. Песнь ее вознеслась куда-то далеко ввысь, вверх, к небу и солнцу. Выше и выше, так далеко, что вышла наружу, пусть нескладным эхом того великолепия, что сокрыто. Тихо-тихо напевает Льетт себе под нос, будто с птицей пробудилась в ней жадность, и не желает она делиться песней с другими.
Голос ее не так чист и нежен, как голос в голове, и верные мысли-спутники все пытаются донести до нее простую истину, сказать, что тому виной. Гнилой темный язык, отголосок засевшей глубоко-глубоко хвори. А Льетт если и слышит сквозь песнь свою и птицы, пропускает мимо ушей, отвечая лишь чистой улыбкой. Таится за ней оскал, твердят друг другу мысли. Хворь та не телесная, нет - никто еще не погиб от такого. Душонка гниет, поселилась на дне озера смутная дымка. А Льетт поет и знает, знает - но поет, не борется и не меняется, лишь поддается зову весны и птицы в голове. Пой, пташка Льетт, ведь ты сбежала из клетки. Пой, пташка Льетт, ведь впереди бескрайний новый мир.
Птица спела свою часть и умолкла, оборвав звучание на высокой ноте. Песнь и близко не подошла к завершению, но что-то не нравится ей, что-то, что побуждает уйти прочь. Открой глаза, пташка Льетт, сказке пришел конец, пора просыпаться. Твоя очередь творить чудеса, сплетать мысли в нечто новое, в то, что не переносится в слова.
Неприятный запах заставляет морщить нос. Рыба, немного алкоголя и люди с характерными запахами сигарет и, порой, перегара. Вот уж кто берет от жизни все, не гнушаясь превратиться в столь противных самим себе существ ради удовольствия. А оно ведь не сказка, Льетт сама единожды видела, как человек с медленно растягивающейся на все лицо улыбкой уселся на лавку с сигаретой в зубах. Только здесь человек - существо хмурое, неприятное. Иные похожи на здешнюю рыбу: такие же вялые и полудохлые, на вид протухшие, а кто-то и не на вид. В конце концов, изнеженная прежде, Льетт готова задохнуться от смрада, источаемого всей этой разномастной массой. Нужно идти, и идти подальше, туда, где новое - оно не значит неприятное. Но что-то не так.
Что-то пропало, что-то было, и этого чего-то теперь совсем нет. Было и пропало. Все. Пуф! растворилось, не оставив и следа. И ведь ушло по-английски, не попрощавшись. Слово, слово... Имя у него (не у того, что пропало, нет, у слова) было мягкое, с легким подрыкиванием, емкое и приятное на ощупь. Имя, имя... Имя слова. Нет, ничего никто не путает, все именно так. Имя пропавшей вещи - это слово, но и у слова свое имя есть. Вот возьмем, например, человека. Ну, человек и человек, что тут взять. Но без слова-имени он - просто что-то высокое и безликое, порой неприятное или интересное. Но безымянный предмет. А тут бах - и имя, человеком этот предмет зовут. Но ведь не у одних только собак имена есть. Льетт давно уж поняла, что и у людей они есть, и немногим отличаются от их, звериных. Только тут несколько иначе, и часто имена у слов одинаковы.
Однако, вернемся к пропавшему. Чего-то нет, и нет, похоже, давно. Вот только Льетт заигралась, затерялась в мыслях, унеслась золотым оленем в туманные дебри сказок, заботливо укрытая мухами из головы. Оттого и очнулась только сейчас, сбросив оковы, призванные помогать. Имя, имя, имя... Вот уже чувствуется что-то, смутно ощущается, еще мягкое и податливое, но при том спешащее улететь, но что-то есть. Что-то, что все никак не дается, улетает, едва Льетт распахивает крокодилью пасть. Что-то звякнуло - и она и вовсе упустила с таким трудом загнанную в угол мысль. Все, теперь уж не вернет.
Но нельзя же без имени оставлять что-то только лишь потому, что ветер вынес напрочь из головы мысль, дунул в одно ухо - из второго она и выскочила. И, остановившись наконец посреди медленно превращающейся в лужу непонятной каши, Льетт начала ловить новое имя из воздуха. Старое было на "П" и рычало... Пар. Да, вот так, пусть будет пар. Очень похоже на старое имя, быть может, даже оно  и есть, но этого уж не вспомнить - вылетело напрочь. В общем, пропал пар. Было туманное облачко - и нету, сколько ты ни дыши. Зима ушла - и пар ушел, уйдет и холод, и снег. Только Льетт не хочет отпускать снег. И, пожалуй, стоит взять снег с собой, вперед. Да, именно вперед. Только не этот - этот плохой и мертвый, его нет смысла тревожить. Она найдет другой, чистый и живой, и возьмет его с собой. Птица еще не знает, куда ей лететь, но уже знает, что возьмет с собой. Пожалуй, так и должно быть.
Стряхнув с лап назойливую холодную массу, что тут же с радостью вернулась восвояси, Льетт бодрой рысцой, разбрасывая грязный влажный снег во все стороны, вышла из лужи. И, задрав закрученный хвост, пошагала вперед, подальше от порта, поближе к медленно стекающейся в что-то ощутимое цели.
Птица, очнувшись ото сна, вздохнула и завела новую песнь, и Льетт ее подхватила, вновь уступая место внимания на окружающий ее мир бесполезным, как кажется, звукам и картинкам, медленно формирующимся узорам сказки. Пора отойти на второй план истинной Льетт, пора уступить место идущей вперед золотой собаке.
Вперед

Что такое весна? Весна - это ад. Причем, насколько адский, что не передать на словах. Суки хотят перепехнуться с кобелями, а кобели в свою очередь, хотят перепехнуться с суками. И так каждый божий год. Все слишком закономерно, слишком тухло, слишком скучно. Совершенно никакого разнообразия. Не было ни одной еще весны, которая началась бы как-то по другому. Более привлекательно что-ли.
Интересно, а у этих людей все так-же?
С этой мыслью ты особо лениво поднялась с досок, потянулась, одновременно зевая. В небе светило солнышко, было ясное небо и летали чайки, надоедливо что-то кричали, а ты так мечтала о тишине. О такой любимой и манящей тишине, но увы, заткнуть клюв всем пернатым было за гранью фантастики, что больше всего огорчает тебя. Пара птиц приземлилась неподалеку от тебя и начинала блиде подходить, но даже не поведя ушами в их сторону, ты направилась легким бегом через небольшой тоннель к морю. У причала стояло много лодок, в которых люди уходят в плавание и ловят для себя рыбу. Удивительно, но людей сейчас тут было настолько мало, что можно было спокойно таскать еду из лодок моряков, делать какие-то шалости, которые обычно совершают дети или подростки, но ты, из-за своей дикой неприязни к морю, да и к рыбе в целом, ты решила оставить это дело бролячим кошкам. Им рыба полезнее.
- Интересно, чем заняты эти прохвосты? - задав вопрос в пустоту и не получив ответа, ты резко разворачиваешься и начинаешь бежать куда-то по левую сторону порта. Там, через небольшое расстояние, находилось хранилище, где обитал твой дорогой братец, не родной, конечно, но братец и его бравые солдаты, если их можно было таковыми вообще назвать, ибо когда ты их обычно видишь, то они заняты какой-нибудь ерундой.
А пока ты бежала, но краем глаз заметила какую-то мелкую собаченку, которая была чем-то занята. Возможно, искала себе еду, а может и просто резвилась, да радовалась теплому солнышку, который, кстати, не особо ты любила.
Ребенок...
Усмехнувшись про себя, ты скрылась за поворотом.

Налево

Несмотря на то, что погода была более-менее приемлемой, со стороны моря дул весьма сильный ветер, играющий с шерстью. Из-за него по телу пробегали мурашки, а желание покинуть это сырое место возрастало.
Неподалеку от собаки, пришвартовавшийся несколько часов назад, корабль уже закончили разгружать моряки. Он вес продовольствие, а потому шанс, что милому песику, одиноко сидевшему на пирсе, что-то да перепадет от добрых дядь моряков очень велик. Хорошо же быть породистой собакой, да, к тому же, еще и привлекательной внешне. На грустных голодных глазах помогал фокусировать взгляд четкий рисунок на морде, невольно привлекающий взгляд каждого человека, особенно в сочетании с цветом глаз.
Моряки были не исключением.
Один из них втихаря подозвал Маску к себе. Естественно голод был штукой весьма неразборчивой, поэтому, с виду не бездомная особа в роли якутской лайки, весело виляя хвостом, приняла приглашение и подошла к моряку.
В своей руке он держал кусок жаренного мяса, очевидно, из своего обеда. Отказаться от одного из любимых своих лакомств Маска не могла. Она осторожно взяла кусок мяса, перебирая его в пасти, чтобы удобнее было нести. Тем временем моряк весело потрепал ей уши, погладил по голове, а затем щелкнул по носу и засмеялся.
Маска, строя из себя милую собаку, округлила глаза и едва повернула голову, как бы не понимая, что этот моряк хотел.
Эта игра дала свои плоды, и моряк достал из кармана пару печенье.
Быстро проглотив мясо, Маска стала на задние лапы, передними опираясь на доброго дядю моряка, и попыталась дотянуться до печенья.
Моряк хохотал и радовался как ребенок.
Получив свое вознаграждения, Маска весело удрала от моряка за ближайший контейнер, только что выгруженный на пирс.
Моряка позвали работать, а собака наконец-то смогла спокойно поесть честно заработанный завтрак.
Закончив прием пищи, она наконец-то могла покинуть это холодное и мокрое место, которое было столь ей не мило в холодные времена года.
Медленно проходя вдоль рядов с пустыми контейнерами, она вслушивалась в шум таких же голодных, как и она сама, чаек, в крики моряков, готовящихся к отплытию, и только сам черт знает, что у нее на уме в такие моменты.

Вправо.

Отредактировано Маска (2015-03-15 22:12:08)

<начало игры>
Его чёрная шкура лоснилась в заходящем солнце, бросавшем последние свои лучи на прощание, пока на небе сходились облака, сгущалась темнота, и близилась ночная мгла. Это зрелище трогало его до глубины души, именно поэтому в такую пору он старался выбираться на улицу, прочь из узких грязных переулков, чтобы видеть этот свет. Он вселял в его сердце надежду. Каждый раз, когда небосклон заполоняла тьма, рано или поздно, солнечный свет всё равно проявлялся из-за горизонта. Так быть может и в его жизни - падшей, низкой и подлой - найдётся то мгновение, когда покажутся долгожданные просветы?
- Мгла. Ты знаешь, никто не был ещё так близок ко мне, как ты. Ты вгрызлась в мою глотку, проникла в самое сердце, - теперь там гной, всё тело подчиняется тебе, твоей воле. Один мозг ещё тщетно бдит, сопротивляясь. Сколько можно?
Тяготящие мысли кружат голову, которая и без того увесиста и тяжела. Уже вторую ночь он будет спать на голодный желудок, завывающий хлеще, чем домашние шавки из-за запертой двери. Иногда так сладко хочется, так дурманит голову, от одной мысли, как будет прекрасно вцепиться им в шею, перегрызть её к чертям, чтобы они наконец заткнулись. Он не испытывал к ним ненависти как к сословию или фракции, пусть некоторые особи и вызывали раздражение, однако отвращение присутствовало, Мэй отвечал им той же картой, что и они ему. Равенство во всём - вот что он любил, пусть и не соблюдал сам. В этих грязных сырых дворах вообще никого не волнуют эти правила, и потому сам факт их наличия был только формальностью. Но как и любая дворовая собака кобель знал в лицо тех, кого следовало бы обходить стороной, кому не следует переступать дорогу, если ещё дорога жизнь. Он думал обо всём, что только приходило в его голову, мысли медленно перетекали из одной в другую, и как ему самому казалось, от этого беспрерывного одиночества он начинал сходить с ума, совсем тронувшись. Последний раз чёрный пытался завести разговор с мусорным баком, в самом деле, так получилось случайно, зато какие-то лохматые нахальные сучки посмеялись от души. Будучи сдержан, тот только немного прижал уши, и продемонстрировал край зубов, чтобы этого стало достаточно. И это было тоже тем, о чём думал, а точнее вспоминал овчар.
Его лапы норовили то и дело разъехаться на лёгком тонком льду, который образовался от подтаявшего снега, а затем, к возвращению морозца, снова замёрз. Кобель выглядел каким-то отрешённым, хотя такое состояние было для него не в редкость. Чуть хмурый, тот миновал очередной "гололёдный" участок, смерив его скептическим взглядом, и продолжил спокойно трусить дальше, никуда не торопясь. Ему нравилось приходить сюда, ведь в этом месте было что-то особенное. На всю округу отсюда воняло рыбой, тухлятиной, грязными моряками и душным перегаром от них, копотью от лодок, кораблей и тяжёлых барж, то и дело прибывающих в порт. В эту пору, в это время суток, людей здесь почти не бывало, исключая рабочих и тех самых двуногих, что прибывали сюда на морском транспорте. В дневное время суток пёс почти не забредал сюда, пускай его и интересовал весь этот процесс причаливания, разгруза и всего в этом духе - к его большому разочарованию, от одной мысли о возможной опасности у него сводило зубы, лапы, и шерсть вставала дыбом.
- Жрать, просто жрать. Хоть что-нибудь, - повторял он себе, при этом одновременно укоряя себя за такие грубые, несвойственные его аристократической особе выражения.
Своим взором он неотрывно глядел на небосвод, и в тоже мгновение, на доли секунды только и успевал переводить свой взгляд на дорогу. Его тревожило, что эта неосмотрительность не приведёт ни к чему хорошему. Пасть его была чуть приоткрыта, и оттуда вместе с языком вываливались густые, серые клубы пара, спешащие растворится в остальном воздухе. При том, несмотря на расслабленность и непринуждённость, Мистеру Мэй мастерски удавалось держаться строгим и уверенным, каждое его движение было преисполнено этого. И даже простая широкая рысь была не лишена какой-то притягательной выдержки. В самом деле, этой же рысью было очень удобно перемахивать широким шагом через ошмётки от улова, мусор и прочую пакость, что валялась по всей близости порта, и его линии. Да и ещё знакомый запах, сходный только с запахом на помойках, разносился сильным ветром, что исходил от воды. На удивление, в животе разнеслось довольственное "урр", и пёс понял - раз его живот радуется этой вонищи, значит всё на деле плохо. Но ему, как истинному дворянину не полагалось есть из настолько грязных помоек, и только кротко извинившись перед своим желудком, бросил робкий взгляд на груду мусора возле одной из стен домиков неприемлемого вида, дабы его живот совсем не изошёлся в дикой агонии по мусорке с добычей. Однажды он уже допустил такую ошибку, отобедав в одной из здешних куч людских отходов, и ещё около недели Мэй страдал от несварения и прочих прелестей "съедобной" пищи. После этого он старается быть ещё более избирательным и внимательным к тому, что ест. И именно поэтому он ничего старается не брать из человеческих рук - за свою жизнь он сталкивался с ситуациями, когда многие наивные псы потребляли их еду, а после горько платились.
Ветер продолжал трепать его шерсть, идеально чистую, по меркам дворовых жителей, ведь он старался держаться своего имени, и никогда не допускал себе ходить грязным и неаккуратным. Он делал это не из какой-то наигранности, он не преследовал каких-либо целей, он всегда жил так, как ему это приходилось. Но всё в этом мире имело свою неустойчивость, и вдруг до чуткого носа доносится, о да, этот самый запах среди общего смрада, - это был запах колбасных обрезок. Что может быть лучше колбасных обрезок? Да каким же надо быть делитантом, чтобы отказаться от такой амброзии! И он, тщетно останавливаемый мозгом, который твердил ему, что соваться туда не стоит, бросился наперерез к помойке, источавшей этот самый аромат. Лапы сразу начинают судорожно разгребать завал, добираясь к самому дну, - и вот он уже весь грязный, совсем нечистый, хуже, чем свин, копошится в этой мерзости, ища эту самую "прелесть", перед которой Мистер Мэй, казавшийся всегда строго соблюдавшим все свои принципы, был готов опуститься до самого дна.
- Идиот, - безустанно вторит он у себя в уме, ведь кажется, что ситуация, случившаяся с ним в прошлый раз преподала ему не такой уж и значительный урок. Покончив со своей находкой, тот вылез из кучи, и осмотрелся - никого на горизонте не было видно, и всё было в порядке. Ему ненадолго показалось, что вот оно, спасение, но как бы не так, и его живот снова разразился протяжным, пусть менее истошным завыванием. Теперь от него несло за километр, и вся его попытка оставаться скрытным и незаметным, словно тень, была полным абсурдом. Солнце совсем скатилось за горизонт, пока пёс был занят более важным занятием, и его это разочаровало. Чёрный ругал себя теперь и за это - пропустил такие упоительные мгновения, роясь в этой куче грязи, и как оказалось, без толку, живот всё равно не затих. Рыкнув себе под нос, как всегда наслаждаясь своим увлекательным монологом, он тщательно отряхнулся, снова осторожно оглянулся с некоторой опаской, а после чего припустился прочь, чтобы уменьшить свои шансы быть уличённым в таком мерзком и низком занятии. Ведь слухи в этом краю разносились в одно мгновение, и ничего не стоило сделать себе плохую репутацию в этих местах. Снова сам у себя на уме. Лапы резво, теперь уже более собрано и резво, пересекали весь периметр порта, и взгляд его был сосредоточен на видах, на горизонте, на всём, что окружало его. Удалиться отсюда, из этого промозглого и малоприятного места, как можно дальше - вот какая у него была цель.

— Вперёд

- день второй -
«... болва-а-ан, болван юродивый, ыш-ш чего удумал, уха-а-ах. Запомни, мальчик. Здесь и сейчас, в этом паршивом изглоданном смогом и копотью месте, в чертовой глуши, тебе делать нечего, козочка. Не-чего. Прова-а-аливай. Да чтоб тебя, придурка рябозадого сюда никоим ветром не несло, ты понял меня? И-ишь, лапушок хилобокий. Направо свернешь - и в дырку, там тебя встретят, умник...»
Шумно фыркает, как же! Воспоминание о вчерашнем "визите" и коротком диалоге с... авторитетом помойной ямы? Уютного местечка рядом с мусорозжигательным заводом? Островок сомнительного рая в одном из чертогов ада? Так это называется? А ведь старые крысы умом не блещут, хоть и говорят убедительно. Тогда в голову тебе пришла блестящая мысль "ну, если старый, значит многое повидал, значит опыт у него есть, точно-точно", ну и... в конце концов, проверив, приходишь к очередному мрачному выводу о том, что понимание нерушимого, стабильного пристанища у всех разное. Фанфары. Первый акт. Первый провал.
Давно на ногах. Сколько сейчас времени? Солнце уже давно зашло. Обычно в такое время старуха в последний раз перед тем, как отправиться в постель заходила в комнату, где был огромный стол. На нем было много всякой всячины. Преимущественно жестяных банок и цинковых проволок. Остальное же - фильтровальная бумага, зубчатые ножи, несколько пластиковых пакетов, три кипы бумаг и множество прочих мелких вещей. Среди них была, конечно пара интересных штук, за которыми Оз пытался взобраться на стол, если, конечно удавалось проникнуть в эту комнату вообще. Но
зачастую, карабканье на стол ничем не заканчивалось, так как этот предмет мебели был слишком высок для щенка.
Ощутим был холод. О, молодой курцхаар, остро ощутил перепад температуры на собственной шкуре, от чего замельтешил лапами быстрее, продвигаясь туда, откуда пахло рыбой и соленой водой сильнее, чем в покинутом доме. Жмется к стенам, частенько бросая свой пронзительный и до предела внимательный взгляд в левую "незащищенную сторону". Где-то впереди слышался какой-то гулкий шум, топот человеческих ног и лязг железа. Как раз приближался к источнику шума, отчего мгновенно ретируется и отклоняется в сторону. Дикое шипение. Откуда-то снизу вырываются адские клубы жгучего пара. Пес в испуге взвизгивает, отшатывается от смеси чувства неожиданности и жжения в правом боку. Сломя голову мчится куда-то в сторону, понятия не имеет что это такое, но огромная зловонная коробка в какие-то доли секунды внушила больше доверия, нежели то открытое пространство на тротуаре, где только что Оза обдало летучим кипятком. Поскуливая от боли, Ормульв обнюхивает, после яростно зализывает место ожога. Болело здорово, но внешне все оставалось прежним - шерсть не выгорела и кожа не свернулась в трубку. Ошарашенно взглянув, на место, где это случилось, про себя отмечает, что поблизости ни живой души, только вдали люди напоминали о том, что далеко не все так тоскливо, как кажется на первый взгляд. На самом деле, все обстояло значительно хуже. Само собой. Второй день - и все так же, все так же без изменений, без всяких там итогов и наград за настырные поиски. Жизнь давно перестала казаться легкой, особенно сейчас, когда ты на улице с обожженным боком. Впрочем, щенок как-то справился с темными мыслями и первой волной боли, поэтому поднялся с помятой коробки у мусорного бака и заковылял, следуя старой нити аромата рыбы.
Пар так диковинно вырывался из ноздрей, наблюдая за этой картиной, Оз начинал забывать не только про боль, но и про осторожность, без которой он вляпается в историю, как пить дать. Будучи избалованным чувством полной безопасности, он вскоре напрочь забыл где находится, чисто по-инерции двигаясь вперед, куда и задумал идти с самого начала. Полная пустота в голове, то есть, отсутствие мыслей, неизбежно навели сонливость, но спать было нельзя, хотя... найдите-ка ему того, кто смог бы запретить ему лечь спать, там, где вздумается; в то время, когда заблагорассудится. Недолго думая, жаренный бок свернул за ближайший угол, где его с распростертыми объятьями встретила тьма. О, это был крайне узкий закоулок. Здесь людей быть явно не должно. Без каких-либо уколов здравомыслия, чувств сомнения и незащищенности, щенок направился в самую темень, куда не проникал свет фонарей или луны, сверху защищали крыши или что-то в этом роде. Крайне удачное место, а главное вовремя и абсолютно случайно замеченное. Лапы его подогнулись, опуская тело на покрытие очередной смятой коробки, как откуда-то из тьмы доносится едкое "голу-убчик, не соизволишь ли объяснить, за коим чертом тебя сюда принесло?!".  Хоть и голос звучал недовольно, но как-то даже добродушно. Во всяком случае, так показалось Озу. Пес сморщил нос. Показались мелкие пока, щенячьи клыки. - Спать... я высплюсь здесь один раз, - да, точно. Здесь с самого начала все было пропитано кошачьим духом, но сильно уж хотелось спать, так что, даже этот факт не менял намерений мелкого пса. Он был крайне утомлен, отчего, даже вредный меховой клубок неподалеку, что-то там кряхтящий, не являлся препятствием, хотя будь Орм "в седле" - сразу бы нахамил или прыгнул бы наугад в темноту, в надежде приземлится сверху на кота. Основательно прочесать подонка и пустить в пляс.

Спал Ормульв недолго. Причиной тому был запах. Резкий такой аромат рыбины, где-то неподалеку. Щенок едва ли толком встал на лапы, как тут же пустился бегом из этого закоулка с котом. Или уже без... вроде спал еще, кто знает. И вот, где-то впереди, как раз там, где минуту назад стоял грузчик, валялась красноватая рыба с раздавленной головой.
Словно хлыстом ударили. Оз, сломя голову мчится прямиком к машине, грузчику и ящикам с деликатесами. Вокруг, к слову сказать, появились какие-то люди. Множество котов, распыленных по разным местам, но единых в одной цели... и псы, да, собаки, было слышно, что вот здесь, прямо где-то рядом есть несколько сородичей. Тем временем, малец выхватил из под ног человека ту самую рыбину и спешно поволок в сторону, подальше от людей и чертовых кошек. «Только попробуйте...»
Через некоторое время, с долгожданной трапезой было покончено. Нужно было как-то исправлять свое положение. На такого рода "вольных хлебах" не долго протянешь, а такого везения, как сегодня может не быть неделями, так что... Какое-то время посидев у фонаря, Оз двинулся вперед, думая напасть на какой-нибудь "интересный" запах. Здесь же, кроме людей и котов ловить ему было нечего.
- Вперед -

Отредактировано Ормульв (2015-03-28 14:30:57)

-начало-
Стоя у самого края левого борта самоходной торговой баржи, я и подумать не могла, что место, где я присела на задние лапы и еле еле помахиваю хвостом, так называется. В морду мне бил прохладный бриз, трепал пушистую шерсть на щеках, а я лишь жмурилась и облизывала нос, чувствуя соль на языке.
- Раха, брысь от края,- громкий и жгущий окрик заставил повернуть голову лениво, вильнуть маленьким хвостом и подняться, неуклюже переставляя пухлые лапы. Лицо двуногого, что стоял надо мной было красным, обветренным и сильно загорелым. Ему не повезло, шерсть росла у него лишь внизу, была колючей и звалась бородою. Он всегда так неаккуратно ел, что после ужина, когда я уютно устраивалась в каюте вместе с ним, могла еще долго вытаскивать крошки и остатки еды из его смешной, темной и жесткой шерсти. Этот человек, а звали его то ли Джеком, то ли Геком, я все еще путаюсь в произношении имен двуногих, он по сути был моим хозяином. Мама говорила, что двуногий, который кормит тебя и порою ласково может потрепать, а что самое главное - именно от него ты получаешь нагоняй, именно он и есть твой хозяин. Люби его и защищай ценою себя. Как она вообще могла мне такое сказать, не представляю.
Для начала, замечу, что пинают меня здесь все, кому не лень. Хуже всего было конечно там, на большой воде. Когда начинался шторм и я не успевала забежать за железную дверь, меня и вовсе могли выкинуть за борт. Смешно, не правда ли? Но мне было совсем не до шуток, когда волна чуть ли не поглотила меня со всеми потрохами, что слопала я на обед. Было ли мне страшно? Пожалуй, да. Тогда-то меня и вытащил, мой G. Я называю его так, потому что имена у этих двуногих совершенно не предназначены для запоминания. Они длинные, иногда двойные с не проговариваемыми звуками. Фу, одна морока. Другое дело я. У меня имя красивое. Его мне дали прошлые хозяева. Оно имеет какой-то особый перевод с их языка. Это здорово.
Ох, что-то я совсем замечталась. Вот, опять трясет. Пришвартовываемся. Нужно залечь где-нибудь, чтобы не разметало по всей палубе.
Я быстренько семеню лапками за железную дверь и там прячусь в углу, укладываюсь на чей-то свитер, что был расстелен в этом углу для меня, а даже если и не для меня, то после того, как я на нем полежу - они не станут его забирать. Я укладываюсь и кладу голову между передних вытянутых лап. В приоткрытую дверь смотрю на голубеющее небо. Так красиво. В море небо совсем другое. Терпкое что ли, чужое, грозное. Там оно властвует вместе со стихией. Нет никакой земли, никакого снега, баранов. Ничего нету, только синева глубины моря. И такое открытое, манящее небо.
Я начинаю дремать и тут же слышу громкие прожорливые крики чаек. Вспоминаю, как пару недель назад, когда я впервые увидела землю после долгого путешествия, мы остановились в морском порту. Как кричали эти птицы. Как они надрывались, мама родная?! Ох, нет. Если бы мама это слышала, она бы не выдержала.
Я чувствую, что мы чутка шкребем по дну, судно тормозит. Вот и все. Вот и закончилась качка и неустойчивая твердь под лапами. Я вскакиваю и со всех ног пускаюсь прочь. Сначала в приоткрытую дверь, затем по трапу вниз к земле и тут же замираю. Так странно. Не нужно балансировать и пружинить на лапах, чтобы не шмякнуться тут же, распластавшись по палубе. Не будучи на земле уже добрых два месяца, то есть всю мою сознательную жизнь, я тут же падаю. Все передо мной идет кругом, мелькают сапоги. Резина, кожа, на шнуровке, на замке и без замка, с круглым и острым мыском. Я путаюсь в запахах, видах, обилии цвета. Хотя, прямо скажем, что порт не отличался особой красочностью. Здесь воняло людьми и их естественным проявлением - потом, здесь было много слякоти и грязи, а еще очень шумно.
Пролежав на пузе не меньше четверти часа, я поднялась и затем села, махнув головой. Ах, если бы у меня были ушки, то я бы почувствовала, как их кончики касаются моих щек. А ушек нет. Я помню, что в один день я проснулась, а их уже нет. Меня тогда так мутило, прямо как сейчас. Но я поняла, что ушек у меня больше нет. И у братьев их тоже не было. Я иногда по ним скучаю, но потихоньку отвыкаю. Ко всему привыкаешь. И к отсутствию ушек тоже привыкнешь.
Под монотонно то нарастающий, то убывающий шум, я наконец встаю на маленькие лапки и иду вперед. Покачиваюсь, озираюсь. За гулом всей этой человеческой массы, хаотично и беспорядочно разбросанной, я не слышу окриков моего G. Да я, признаться, и забыла о нем уже вовсе. Я иду вперед и вскоре моя бурая шкура смешивается с серостью и грязью этого места. Я же оглядываюсь по сторонам, вожу носом, тщательно его облизываю, но неустанно двигаюсь вперед. Что-то, чего до селе не было мною испытано, тянуло меня неизменно вперед. Туда, где возвышались, ровными отточенными стенами, здания, туда, где людей не было так много и запах этот, удушающий и едкий, разбавлялся бы чем-нибудь еще.
Глупенькая и совсем юная, разве могла бы я подумать, что останься на корабле - меня ждала бы совершенно иная судьба? Меня ждал бы небольшой дворик, теплый дом, ласковая хозяйская рука и прогулки каждый вечер, и мяса вдоволь. Но я сегодня и сейчас подписала свой приговор. Смертный ли? Не уверена. Чем-то это для меня обернется, но чем?
-вперед-

[.Начало]
Что ж, май только начался, а погода-злодейка уже начала подкидывать недобрые штуки.
Как же быстро закончилась зима, даже не верится. Казалось бы только вчера дети носились со снежками, лепили снеговиков и бегали с сосульками в руке... Как быстро летит время. Но может оно и к лучшему, хотя бы потому что Анна уже хочет стать взрослой, а не мотаться среди дворов со своими сверстниками. Матери Анны уже давно не стало, следственно, и заботиться о псине некому. Приходится выживать полагаясь на свой ум и ловкость. Потеря кормильца оставила в душе собаки огромную черную дыру, которая с каждым воспоминанием становится все больше и больше... если так и дальше пойдет, то это поглотит и саму Анну.
Выбрав не самое прекрасное время для поиска еды, Анна все же отправилась на поиски. Не обращая внимание на сильный ветер, что нарушал равновесие собаки, качая ее из стороны в сторону. Закрыв глаза на ливень, что крупными каплями бил по морде и лапам. Как на зло, дворняга шла на встречу ветру - бессмертная. Не смотря на такую подлянку природы, Аннушка старалась поймать хоть малейший запах еды, чтобы хотя бы выяснить направление, в котором придется идти.
Мрачные серые тучи затянули все небо, словно тысячи барж не переставая выдыхали дым из труб. Лишь  только причал и белые лодки виднелись как светлые пятна, все остальное из-за дождя стало видно будто через запотевшее стекло.
- Ну и выбрала же ты погодку, Анна, - пробормотала себе под нос псина. - В такое время только в уютном месте под теплым пледом лежать, и надеяться, чтобы вода до тебя не добралась.
Еще что-то добавив, самка не замедляя шаг, шла вперед вдоль порта. Наступая на лужи, и порой даже подскользнувшись на некоторых из них, серая вставала и продолжала идти дальше. Ну а что делать, кушать то хочется. Зато теперь можно быть уверенной, что в такую погоду не придется ни с кем драться за еду, ибо все собаки уже давно попрятались по своим укромным местам, и даже носу не покажут, пока не закончится дождь. Хоть одна радость от этой погоды.
[Восток.]

Отредактировано Анна (2015-05-04 18:22:55)