<< предыдущая страница

***

Пометка: не читать!

***

Солнце, кое-как держащееся на плаву, достигло все-таки горизонта – и его постигла эта неизбежная участь, которой оно никак не могло противостоять. Его лучи, переставшие греть с самого начала осени, раскрашивали затянутое облаками небо в причудливые цвета. Насыщенное индиго плавно осветлялось и становилось ярче, перетекая в кричащий пурпурный оттенок, обрамляющий потускневшее солнце.
Сложно было выбрать такой участок, где серые коробки домов не перекрывали дух захватывающий вид на это пусть не столь редкое, но поистине очаровывающее зрелище. Эх, люди – в погоне за собственным максимальным благоустройством понаставят массивных зданий тут и там, не зная меры. Урбанизация медленно пожирает планету, становясь бичом для настрадавшейся уже за тысячи лет природы. Человеческий род со свойственным им равнодушием и погоней за выгодой присваивает, сравнивает с землей, уничтожает, застраивает… Откупается редкими газончиками да кустиками, иногда делает жест пошире и создает целые парки, но никогда не сможет этим возместить настоящий ущерб.
Видимый краешек солнца, выступающий над далекой линией крыш домов, прячется за ними окончательно, забирая с собой яркие цвета. Вот и конец показа. Небо больше не представляет собою полотно талантливого художника, создающего на чистом полотне экспрессионистский шедевр – изначально только лишь из синей и фиолетовой краски. Ныне только темнейший оттенок кобальтового цвета, стоящий на границе с всепоглощающим черным, закрашивает все небеса. Если бы только погода была ясной, а все до единого облачка сдул прочь ветер, можно было бы насладиться алмазной россыпью звезд, беспорядочно рассыпавшейся тут и там, резко контрастирующей с обволакивающей ее темнотой.
Последний источник мизерного, но тепла хладнокровно покинул эти края, лишая обитателей улиц последней надежды на согревание. Зима сейчас подходит к самому своему концу, казалось бы – остался один последний рывок, всего ничего, и через считанные дни весна займет эти владения – но она упорно, даже отчаянно цепляется за последнюю возможность продлить свою тиранию. И сейчас, злясь на здешних обитателей, словно бы чувствуя их внутренние переживания: «скорее бы прошла эта зима!»,  она насылает на них слабеющую февральскую стужу. Застывший студеный воздух обжигает, утрамбованный снег на не вычищенных дорожках злобно кусает подушечки лап, ветер же редок и слаб, но приносит еще больше мороза (можно подумать, куда уж больше?), заставляя прищуривать слезящиеся глаза. Надо сдвинуться с места, продолжать движение, чтобы не превратиться в красивую, но абсолютно безжизненную статую из чистейшего льда.

Хруп-хруп, поскрипывает приминающийся под весом тела снег. Ровная цепочка следов тянется по самой середине тротуара, разделяя его на две почти что симметричные половинки. Если не обращать внимания на хаотичный узор отпечатки десятков, а то и сотен людей-собак-кошек-птиц с той и с другой стороны, а сосредоточиться на самой их сущности, то можно не переживать: даже перфекционист, подумав, успокоит свое готовое всколыхнуться состояние агрессивной подавленности от несовершенства окружающего мира. Фонари, образующие под собой ровный круг теплого желтого света, как-то все равно умудряются сделать его совершенно холодным, как по оттенку, так и по настроению. Ему никогда не суждено растопить ни единой снежинки, ни единой души случайного путника, случайно выхваченного лучом света. Впрочем, в любом случае надежды на это у него не остается – шанс появления прохожего в ночное время стремится если не к нулю, то к критически близкой к нему отметке. И этот прохожий в своем теплом шарфе, ежась в толстой куртке с меховым капюшоном, постарается поскорее проскочить мимо, сокращая путь темными дворами да переулками, чтобы как можно быстрее попасть домой. Ему, как мы все прекрасно помним, важнее всего собственное благополучие, которое иногда может сузиться до простого определения: «не отморозить бы какую-нибудь часть тела».
Впрочем, в это время года и суток подобный принцип свойствен, наверное, каждому, по той или иной причине оказавшемуся на улице. Особенно тем, кто в силу сложившихся обстоятельств вынужден на ней проживать. Разница есть только в том, что этим бедолагам в случае чего идти некуда – дома у них нет, а пригреться где-нибудь если и получится, то ненадолго. Ровно до тех пор, пока их не обнаружит человек и не сгонит с насиженного местечка с грозными криками и даже, вероятно, подкрепляя свои слова рукоприкладством. Именно с таким отношением, кстати, уже приходилось сталкиваться не раз и не два на протяжении долгой и сравнительно насыщенной жизни; редко когда прямоходящий опускался до того, чтобы отнестись к измотанной псине с долей сострадания. А если вдруг такое и случалось, то в ответ он обычно получал вздыбленную на загривке шерсть и предостерегающий взгляд – мол, не подходи, иначе тебе же хуже будет. Порочный круг, из которого нет выхода. Или с той, или с иной стороны всегда будет негатив, какой бы ни была ситуация, и ни одну из них не получится уже переучить на другой манер. Это все личные тараканы, субъективная оценка, стереотип – от них обыкновенно бывает отвязаться сложнее всего. По одну сторону баррикады думают о том, что от вшивых дворняг нужно избавляться, по другую полагают, что нет лжеца, предателя и садиста хуже человека. Единичные проявления великодушия и готовности идти на компромисс, увы, не являются достаточно существенными обстоятельствами, чтобы выровнять ситуацию. Так и живем.

Прямо по курсу тем временем успевает выплыть некое внушительное сооружение, обладающая даже несколькими корпусами. Каково тут при свете дня, интересно? Скорее всего, в противовес нынешнему стылому дыханию призраков вымерших обитателей, с утра до вечера здесь не протолкнуться в толпе людей, где и яблоку-то упасть некуда. Все куда-то спешат, что-то слаженно делают, каждый увлечен неким занятием в стенах этого здания.
Теперь, когда постройка оказывается совсем близко, в ее резких контурах и сомнительной архитектуре узнается местная школа. Ах да. Место, куда ранним утром стекаются нестройные ряды человеческих детенышей, зевающих во весь рот, с набитыми под завязку рюкзаками и сумками, одинаково не желающих предстоящих занятий. Забавная на самом деле система, пускай и несколько непонятная. Но куда уж там обыкновенному псу, который хоть и прожил всю свою жизнь бок о бок с людьми, но все равно никогда полностью не освоится в их мире. Слишком у них сложная концепция существования, слишком много элементов в подсистемах систем, в целом тяжелое и неповоротливое устройство социума. Иногда нет-нет, да и проскользнет мысль: «хорошо, что я всего лишь собака». Несмотря на то, что обратные тому мысли проскакивают и того чаще. Каково это, быть человеком? Бездомным человеком, если на то пошло? Было бы легче жить или, быть может, отринуть это состояние и устроить свою жизнь? Но, увы, этого никогда уже не дано узнать.

Территория, на которую посчастливилось или же не посчастливилось забрести, насколько известно, не принадлежит никому. Ни одной собаке, будет правильнее сказать. Этот город был некогда отстроен людьми, но позднее, когда улицы заполонило полчище бродяг, они негласно сделали его своим, жадно расхватывая куски. Некоторые земли пока что до сих пор остаются нейтральными и свободными для передвижения, в то время как остальные уже кем-то облюбованы, и не обязательно собаками. Владельцы встречаются самые разношерстные и разномастные, но в одной общей точке у них проходит ровно одна черта: все они не желают делиться своими владениями с другими, ревностно охраняя границы и гоня чужаков взашей. Так что ходить предписывается обыкновенно с сущей осторожностью, постоянно проверяя наличие меток, указующих на то, что лучше бы посторониться.
Школу, официально никем не занятую, можно сейчас прибрать к лапам, получая с нее соответственную выгоду. Но… стоила ли игра свеч? Поскольку здание исправно выполняет свою главную задачу – является пристанищем для почти что тысячи детей – охранники здесь к своей работе относятся ответственно и серьезно, не подпуская близко подозрительных личностей и животных всякого рода. А как можно считать территорию своей по праву, если тебя гонят с нее же обнаглевшие соседи, до этого бывшие только пустым внешним белым шумом? Нет, пускай лучше эти шишки получает более амбициозный и жадный сородич, жаждущий захапать себе добрую половину города.
Обогнув школу по плавной кривой вдоль ухоженного белого заборчика, задумчиво остановиться, прижав одну из передних лап к груди. Больно. Она совсем не чувствуется. Красный язык проходится несколько раз по окоченевшей лапе, горячее дыхание, вырывающееся из пасти вместе с клубами пара, старается отогреть конечность. Работает. Чувствительность медленно возвращается вместе с тысячами мелких и тонких иголок, непрерывно втыкающихся в каждый миллиметр кожи. Поморщившись, снова встать на все четыре, потоптаться на месте, чтобы унять пронизывающее ощущение отнимающихся ног. Зима – это всегда самое ужасное время года. Летом от жары можно укрыться в тени, зимой от всепроникающей стужи не укрыться нигде.
Так-итак… Мысленную карту города удобнее всего представлять, зажмурив глаза. Тогда в подступившей со всех сторон темноте постепенно вырисовывается грубое схематичное изображение, призванное объяснить, где что. Церковь находится на севере, следовательно, если свернуть от нее направо и продвинуться на запад… хмм… Так, это школа, нынешнее месторасположение… Далековато что-то добираться до знакомых мест – и как занесло в ранее почти не известную часть города? Исследования по большей части полезны, но бывают опасны, как в этом случае. В родных местностях известен каждый уголок, в особенности тот, где можно безопасно переночевать без параноидальной мысли, бьющейся на задворках разума: «а смогу ли я протянуть до утра?». Надо, наверное, развернуться влево и добраться до юга. До него будет ближе и быстрее, чем до востока, который хоть и на порядок привычнее, но слишком далек.
А сонливость уже подкрадывается, норовит усесться сверху, придавливая к земле под своей неподъемной тяжестью, нарочно закрывает веки… Царство Морфея поджидает, готовое с головой окунуть в омут со странными сновидениями. И в неясных, но на удивление красочных и реальных отрывках чаще всего мелькает неизведанный ранее лес наряду с населяющими его зверями. Может статься, они были когда-то друзьями или врагами в какой-нибудь прошлой жизни? Кто знает, кто знает. Из всех расплывчатых фигур резче всего там выделяется одна – снежно-белая хрупкая сука с голубыми глазами. Остальным они наверняка видятся такими же ледяными, как нынешняя февральская стужа. Но если взглянуть повнимательнее, то ясно видна особенная теплота, скрывающаяся в глубине. Предназначающаяся, возможно, только для одного. Как зовут эту собаку, интересно? Наверное, каким-нибудь коротким односложным именем, слегка шипящим, легко и охотно срывающимся с губ. И опять же – кто знает, кто знает…
Возвратимся, впрочем, к этой реальности. Так тому и быть, поворот налево, шагом марш. Не ошибиться бы только с направлением. Не сказать, что полная неразбериха в географических ориентирах окружающего мира – состояние знакомое и даже привычное, но и находить идеальный выход из положения получалось как-то не особливо часто. Будь что будет, в общем. Придется заблудиться да заплутать – так тому и быть, не придется – вообще хорошо, останется только найти место, куда не просочится холод, и безмятежно почить, провожая очередной бесполезный день прочь.
Лапы мелькают быстро, но общий темп движения держится вдалеке от бега. Слишком еще свежи в памяти воспоминания о той самой погоне за подростком, своровавшим говяжью кость. Размеренная рысца; самое оно, чтобы гнать кровь по сосудам, не давая ей превратиться в лед и разорвать плоть изнутри. Школа, опустевшая и безмолвная, одиноко остается позади. Ей все равно не под силу приманить к себе своими чарами. Остается только, отчаявшись, смотреть вслед бликующими от света фонарей или проезжающих мимо фар машин глазницами-окнами, пока объект интереса не скроется в конце концов из виду, затерявшись где-то между домами.

***

>> следующая страница

Отредактировано Richter (2015-02-26 06:12:04)

>>> Церковь
Широкие, плавные шаги, размеренное дыхание, но тяжелые мысли. Он еще ни как не отошел ото сна, перед глазами до сих пор рисовались картины из той ночи двухгодовалой давности. Слегка поморщившись и встряхнув головой так, что шерсть обильно полетела во все стороны, как-никак начало весенней линьки, Рей решил осмотреться, определить, куда на этот раз его лапы занесли. С этого холма отлично просматривалась близлежащая территория двуногих всего в несколько зданий. Слегка поведя носом, серый прищурил один глаз и слегка ухмыльнулся, ощущая слабый, но все еще присутствующий запах одного из сородичей. Похоже, не только я люблю бывать здесь, это и не удивительно. Вокруг было нелюдимо, сюда обычно люди заходили не часто, особенно по вечерам; напротив Ольд ранее с хозяином, теперь в гордом одиночестве, любил прогуливаться по этим местам, несколько отдаленно от городской суеты.
Это место нравилось серому, но, к сожалению, здесь не всегда бывает так спокойно. К примеру, если сюда прийти ближе к полудню - здесь будет не продохнуть от щенков двуногих.
Вначале, выросшему в домашних условиях, псу было сложно приспособиться к уличной жизни; от постоянной голодовки серый потерял в весе и значительно ослаб. К счастью у него остались еще двуногие, которые, в память о добром старике, его подкармливали и всячески пытались ухаживать. Разумеется, вскоре, в большинстве своем, это прекратилось, но осталась одна двуногая, которая и по сей день рада встрече с серым. Наверное, это единственный человек, который не потерял расположение пса. Ко всем остальным же Ольд стал относиться весьма настороженно, лишний раз, не давая поводов для улучшения отношений с ним.
Вздернув нос кверху, он обратил свой взор на небо, лишь хмыкнув: - Как ты там, старик? Легкое, почти незаметное дуновение приятно колыхнуло шерсть на спине и холке; простое совпадение? Кто знает, может и так. Легко ступая по влажной, от таявшего снега, почве, самец устремился вперед, спускаясь с холма.
К слову о щенках двуногих, если к взрослым особям пес и испытывал недовольство и настороженность, то щенки это совершенно иная ситуация. Они еще не познали жизни, не знают, что их ждет впереди; конечно встречаются чересчур шустрые в этом плане, индивиды, но подавляющее большинство же светлые и открытые. Именно так к ним Рейн и относится; многие дети знают этого серого бродягу и уже не робея подходят к нему, разговаривают, а некоторым он и вовсе позволяет себя погладить. Такие встречи довольно редки, но они одно из составляющих "якоря" пса. Если бы не многие подобные факторы, серый вовсе мог замкнуться в себе, одичать, а то и вовсе, возненавидев двуногих, напасть на первого встречного, тем самым заказав себе билет в один конец.
Ольд уже проходил вдоль забора этого людского заведения, называемого ими школой. Что бы это могло означать, ни когда не понимал, но я знаю точно, что днем сюда лучше не приходить, ведь каждый день этих спиногрызов здесь немереное количество.
Гордо вышагивая вдоль забора вокруг школы, наверное, уже заходя на третий круг, Рейн лишь ухмылялся, вспоминая все те забавные ситуации с человеческими детенышами, которые складывались, когда он бывал здесь с хозяином, когда уже без него.
Усаживаясь у ворот ограды, пес устремил свой взгляд вдаль, наблюдая за течением облаков по небосводу. А ведь у каждого из них есть тот, кто о них заботится, так называемые родители. Интересно, какие они были у меня? На самом деле серый и понятия не имел о том, что его в раннем детстве вывезли из Англии как контрабанду, а после прибытия в штаты, подарили одной очень капризной девчушке, которая благополучно спихнули деду. С самого раннего детства Ольд воспитывался стариком и никогда особенно не задумывался, откуда он. У него был старик, и он был у старика, и никого ему больше и не нужно было. Пес был безгранично предан своему хозяину, всячески старался помогать ему, изредка выкидывая что-нибудь забавное; человек в свою очередь ни как не мог нарадоваться своему питомцу.
Лениво почесав бок задней лапой, вычесывая часть уже порядком надоевшего подшерстка, Ольд плавно поднялся на лапы, пометил территорию и, продолжая свои раздумья, направился вдоль того же забора, но уже в другую сторону. Пстепенно удаляясь от школы, в полной уверенности что побывает здесь еще не единожды.
>>> Вперед

Отредактировано Рейнольд (2015-03-17 10:33:48)

Утро для Майка Сандерса началось сегодня довольно рано. В высоких сапогах на босу ногу, потертых джинсах и белесой под мышками футболке, ибо жена его абсолютно не умела пользоваться стиральной машинкой, мужчина дремал в небольшом помещеньице. Оно служило в основном приемной для службы отлова и было звуконепроницаемым настолько, что собачий лай, наполнявший соседнюю комнату практически был не слышен. А посему, выпив на ночь глядя немножко лекарства из нонеймовской бутылки с узким горлышком, Майк задремал. Однако, его чуткий сон не могли защитить стены комнаты от телефона, который стоял в ней же, над самым ухом мужчины. Первый звонок раздался в 7:15. Щебетала молоденькая женщина, что-то о крупной собаке, что бродит около церкви. Вероятно, прихожанка испугалась одну из тех псин, что прикармливают добренькие монашки. Но дальше хуже. Ровно через пять минут тишину разорвала очередная трель. На этот раз взволнованная женщина щебетала о крупном псе, которого они "с её маленькой девочкой" повстречали по дороге к школе. Настойчивые звонки начали явно раздражать Майка, ведь выезжать на заказ он совершенно не хотел. Напарник заболел, а самому и вести машину и вылавливать на улицах города четвероногих братьев наших меньших желания никакого не было. Последним был звонок от мужчины. Тот разговаривал спокойно и очень тактично стремился донести свою мысль. Его претензия заключалась в том же, что и две предыдущие. Огромная псина в месте скопления людей и детей. В конце разговора неизвестный явно дал понять, что без принятия мер обратится в инстанцию повыше. И уж там его точно услышат.
Следующие четыре звонка мистер Сандерс уже не слышал, так как натягивал защитную амуницию и запихивал свой тощий зад в фургон. Скрипящая и старая машина выехала на улицы города, направляясь к школе. Все же, и впрямь непорядок, когда дворовые псы бродят рядом со школой. Мало ли что. У самого него детей не было, жена оказалась бесплодна, да и финансовое положение дел не позволяло завести спиногрыза. Майк от того не сильно расстраивался, однако сильно тосковал в моменты гормональных всплесков у жены.
Подъехав в указанный район, мужчина зарядил ружье транквилизатором, прихватил петлю для ловли и двинулся на поиски объекта. Его красная кепочка и знак на спине куртки издалека обозначали его, как сотрудника службы отлова. Однако, мужчина считал, что собаки слишком глупы, чтобы распознать по форме угрозу в нем.
Обойдя школу по кругу, он наконец приметил здоровенного пса, что стоял около стены. Длинные слюни от широкой морды тянулись до самой земли, собака была расфокусирована и не замечала человека. Поняв, что это ему только на руку, Майк зарядил ружье небольшой капсулой со снотворным и подкрался поближе, вытягивая вперед длинный шест с петлей на конце. Тихим свистом, он попытался привлечь внимание собаки, чтобы когда тот повернет голову, накинуть удавку на шею.

В самом деле, неспокойные мысли не покидали голову Раша. Он довольно долго наблюдал за детьми, прежде чем услышал лай и обернулся. Человек. У него в руках что-то. Одна из многочисленных людских штук, предназначенных, возможно, для умерщвления. А с чем ещё человек мог подойти к здоровяку Рашу? "Хочет. Меня. Убить".
Ещё один странный пунктик Раша. Стоит ему начать волноваться, его мысли становятся непослушными и твердыми как камень. Инстинктивно он рванулся в сторону и ударился мордой о стену. Естественно, ведь Раш сам загнал себя в ловушку. Он чувствовал кислый привкус крови на подбитой губе и цементный вкус побелки, которая была на стене. Раш любил цемент и штукатурку. Он любил отдирать от стен старую штукатурку и жевать её.
Раш пригляделся и обомлел. Какая-то собака с черной шкурой лаяла на людского детеныша.
"Ненормальная" - подумал он. "Самоубийство" - тут же вновь подумал он. "Никто. Не доказал. Моей. Вины. Твоя. Вина. Как на подушечке лапы. Тебя. Усыпят". Слюнка упала на асфальт. "Никто. Не должен. Видеть. Нападение. На ребенка. Оковы. Смерть".
Раш не понимал. Неужели она настолько глупа? Настолько неопытна? И зачем ей пытаться спасти какого-то незнакомца ценой своей жизни?
Он сам, проживший большую часть жизни в хозяйском доме, уже давно усвоил: собака, которая нападет на человека, будет умерщвлена. Детеныш - другое дело. Сам он ничего доказать не может, но если начнешь гавкать на него в присутствии человека... такого человека...
Раш понял, что дела плохи - и не у него, а у таинственной спасительницы. Но он не заводил друзей и близких знакомств, а геройствовать ценой шкуры... уж увольте, Раш слишком хорошо знает людей, чтобы так поступать.
И он страшно не хочет домой. Дьявольски не хочет домой.
А поймав породистого пса, всякий захочет отдать его законному владельцу. За вознаграждение. Чертов старик обязательно заплатит за него.
Заплатит за то, чтобы Раша первым рейсом доставили в Ад.
"Ты сама напросилась, мать. Никто не просил тебя делать это ради моей шкуры".
С этой мыслью Раш резко рванул за стену. Он планировал убежать за школу, там проскользнуть в ворота и скрыться во дворах, где никакому Майку Сандерсу его не найти. Там, в этой неразберихе, он обязательно найдет какое-нибудь укрытие.

Алиталия сидела за большим Рычателем, припаркованном чуть в стороне от здания школы, и пыталась успокоить быстро колотящееся в груди сердце. Ей не было страшно, что в данной ситуации было бы очевидно и даже простительно. Нет, она просто старалась унять нахлынувшее на неё волнение, ведь это был первый раз, когда она действовала так решительно и смело, первый раз она защищала кого-то ценой своего благополучия. Правда, честно говоря, она не успела хоть сколько-нибудь подумать и оценить, какими последствиями, приятными или не слишком, может аукнуться ей это отчаянное предприятие. Но, наверное, так даже и к лучшему: меньше паники, волнения и трясущихся лап - больше сосредоточенности на важном деле. Тем более, что все обошлось благополучно, сердце постепенно возвращалось к нормальному ритму своего бега, и самка, прикрыв глаза, глубоко дышала, высунув язык из пасти. Ей было немного неприятно, что пришлось пугать двуногого щенка - они ей даже нравились, особенно те, что совсем маленькие, однако выбора не было. Тем более, она даже не коснулась его, просто лаяла, а значит, не так все ужасно, как кажется. Двуногие не столь чувствительны, они быстро оклемаются и забудут.

Как забыли о Малыше... - подумала Лита. - Забрали его от нас, от семьи, и забыли. Но мы помнили. мы всегда о нём помнили. Даже я, хоть и пыталась забыть, не думать о нем, чтобы не было больно.

Со своего места самка видела пса, который сумел удрать от человека и заставить его промахнуться по ней. Зачем вообще здешним двуногим эти огненные палки? Её хозяева пользовались ими, чтобы убивать волков, пытавшихся сожрать овец, это понятно. Лита знала, что волки представляют опасность и для людей, пусть они и похожи на собак. Но здесь город, здесь нет никаких волков, или, по крайней мере, не должно быть. Тогда почему эти палки? Неужели люди убивают ими собак? Но это же просто ужасно! Собака видела штуку, что воткнулась в землю прямо у её лап, но она не могла знать, что это совсем не те маленькие жужжащие пчелы, что обрывали жизни волков там, на ферме. Раз здесь у людей есть это, значит, их нужно опасаться. Если люди опасны, значит, собаки должны стать ещё ближе друг к другу в борьбе с этой опасностью. Стало быть, Рейнольд прав как никогда - семья сейчас очень нужна, собакам в группе проще защититься от напастей мира. А посему, приняв для себя решение, самка выбралась из своего "укрытия", осмотрелась на предмет наличия рядом двуногих, и подбежала к псу, остановившись на расстоянии примерно в три-четыре шага - достаточном, чтобы говорить и быть услышанной, но недостаточном, если псу вдруг что-то не понравится.

- Помочь тебе снять эту штуку? - спросила она, кивая на палку с веревкой на его шее. - Я знаю безопасное место, это совсем недалеко отсюда. Там спокойно и нет никаких двуногих, ни с огненными палками, ни без них. Если хочешь, я отведу тебя туда, сможешь переждать, пока не уляжется шумиха.

Может, мне повезет, и Рейнольд ещё там... - подумала Лия. - Нужно предупредить его об этих опасных двуногих. Хотя он, возможно, и сам все знает, все-таки больше моего живет здесь. И все-таки, предупрежден - значит, вооружен.

Алиталия несколько удивленно посмотрела на сидящего перед ней пса. Он что, боится её что ли? Хотя нет, это было бы глупо. Он куда крупнее её, а нет смысла бояться того, кто столь мал и худ, как она, пусть густая курчавая шерсть и скрывает этот аспект её фигуры. Скорее, он просто не доверяет ей и её словам. Самка встречала таких собак. Малышка Луис тоже выглядела затравленной и нелюдимой, почти такой же, как этот пес, только алабай, похоже, имел куда больше моральных сил, чем крошка-пекинес. Хорошо, что она оставила шарф в логове, иначе бы он вообще сбежал от неё подальше. А это в планы собаки явно не входило. Получив разрешение на помощь, Лита спокойно приблизилась к псу и осмотрела ловушку. Потянуть за палку - и его тут же удушит, в этом нет сомнений. Забавно, должно быть, людям иметь такую большую собаку в своей власти. Оставив палку без внимания, черная стала изучать веревку. Её нужно было осторожно потянуть. Это самка и сделала, осторожно коснувшись зубами обвивающей шею пса змеи, невольно при этом вдохнув его запах. Такой своеобразный, немного тяжеловатый запах самца, немного отличается от Рейнольда. Забавно. Лия аккуратно потянула за веревку, образуя петлю, через которую высунулась голова алабая. Когда он был свободен, собака выбросила палку с веревкой в кусты.

- Как будто у тебя есть выбор! - легко усмехнулась Алиталия в ответ на слова пса. - За тобой охотится человек, у него огненная палка и эта веревка, которая тебя чуть не задушила. Для такого пса, как ты, эти вещи куда опаснее, чем такая щуплая псинка, как я, не находишь? Ты сможешь запросто расправиться со мной, если я вру тебе. А я не вру. Мне не за чем врать. Ты сам сказал: больше народу - меньше еды. Или ты полагаешь, что я веду тебя к каннибалам, которые едят собак?

Но, кажется, шум Рычателя уже сделал своё дело, избавляя Литу от необходимости произносить что-либо ещё. Она просто молча поблагодарила источник шума, а затем кивнула псу и, велев ему следовать за собой, быстро потрусила прочь от опасной школы, где все еще мог расхаживать в поисках двух расстроивших его планы собак двуногий в яркой шкуре.

--- Библиотека